Мария Васильевна (1886 – 4.1.1960) родилась в Одессе, в семье бедных служащих (мещан). В 1904 году за неимением средств на обучение ей пришлось оставить одесскую гимназию и поступить на службу телефонисткой Киевской телефонной станции. Воспитанница режиссёра-педагога И. Синельникова, впервые она вышла на сцену в Калуге. Член Союза РАБИС (РАБотников Искусств) с 1917 года. Сезон 1934 года – Тамбов, затем Липецкий гортеатр (1935 – 1937 г.): общественная работа – член местного комитета. В Тамбовский городской театр им. Луначарского принята 15 сентября 1937 года (амплуа второй комической старухи на бытовые роли с окладом 405 рублей). В договоре прописано: «Работник обязуется участвовать во всех спектаклях (в пределах норм рабочего времени)». И Мария Васильевна играла всё, что давали.

После девятого класса Татьяна поступила на работу в больницу в качестве машинистки и стала артисткой ТЮЗа «на выходах». Поступила она и в театр-студию при Архангельском ТРАМе (Театр Рабочей Молодёжи), которой руководил ученик Юрия Михайловича Юрьева, будущий муж Татьяны Александровны – Григорий Александрович Патлис.

Сценическая жизнь у «неподготовленной профессионально и духовно» молодой актрисы началась в Севастопольском театре им. Луначарского – это участие в массовых сценах на ставку в 50 рублей. Потом были Могилёв, Рязань, Великий Устюг, Белорецк, Белебей (Башкирия)…

В 1937 году на Московской актёрской бирже появился режиссёр, набиравший актёров в Тамбов. Лев Михайлович Эльстон комплектовал труппу в театр третьего пояса, который перейдёт во второй пояс, как только город станет областным центром. Патлис и Битрих закончили свои сезонные скитания: целых семь лет они были украшением Тамбовской сцены.

Здание бывшего Дворянского собрания было только что отремонтировано и «сцена с колосниками, и артистические уборные, и нарядный зрительный зал с колоннами, и репетиционная комната» ждали их.

Васильева «заявила о себе, как об актрисе добротной, мягкой, правдивой, умеющей без педалей и комикований передать все оттенки душевных переживаний своей героини. Она никогда не прибегала к ярким характерным гримам, наклеенным носам, толщинкам и прочему, что служит иным для успеха и желания смешить. Её героини почти всегда были тихими, бесхитростными, симпатичными – они были разные, но замешанные на искренности и чувстве правды. Для провинциальной актрисы это было признаком вкуса. А ясные голубые глаза её запоминались. Она не просто смотрела на партнёра – она умела ВИДЕТЬ его и оценивать, что нужно считать делом высокого мастерства». (Т.А. Еремеева). Она являла собой образец умной жены, которая в театре ни во что не вмешивалась, не хозяйствовала, не сеяла слухов и сплетен (что было редкостью среди жён руководящего состава).

«Лёня Горин - так звали его в театре – любил нищую актёрскую братию... Он считал себя в этом мире СВОИМ. Не воздвигал преград, разделявших обычно подчинённого с начальством, любил посмеяться в компании, порассказать побасенки и поострить». Но в свои дела и проблемы не допускал и «только любовно посмеивался, кряхтел, кашлял, поглядывая из-под своего пенсне и лукаво отвечал: «А это, дружочек, не Ваше дело».

Начальный этап реорганизации театра: спектаклей нет (первое время – только репетиции), следовательно, никаких доходов. Но актёрам нужно выжить, нужна зарплата. Нет денег – нет костюмов, красок, досок и фанеры, клея, париков, материала. Все эти проблемы свалились на плечи Лёни Горина. Это был «ссутулившийся старик, вечно спешащий куда-то по театральным делам, в сдвинутой на затылок видавшей виды кожаной кепке, синей гимнастёрке, крагах и брюках-галифэ, подбитых кожей… На износ трудился этот человек, у которого не было ничего, кроме любви к театру».

Работали все до изнеможения. Играли по два – три спектакля в день, рыли траншеи во дворе театра. И Васильева, и Битрих были в составе концертных бригад по обслуживанию госпиталей, все были обязаны пройти всевобуч (всеобщее военное обучение). За первые военные полгода было выпущено десять премьерных спектаклей (при норме семь-восемь спектаклей за театральный сезон).

А две актрисы, как оказалось, во взаимном общении нашли поддержку, опору и понимание: Мария Васильевна, узнав ближе Татьяну Александровну, немного «оттаяла». А для Битрих она стала первым человеком, с кем та поделилась письмом из Александринского театра, в котором её приглашали вступить в их труппу. «Не робейте, – говорила Мария Васильевна, – это счастье, это судьба!» Но в этот раз Битрих не отпустили из театра, на ней лежал репертуар.